Партизаны посмотрели друг на друга.
— Нет, партийных билетов у нас еще не имеется, — отвечал за всех дядя Яков. — Да ты, товарищ, давай садись поближе к огню, — предложил он радушно. — Ты с Питера, что ли, приезжий?
— Ты, может, и самого товарища Ленина видел? — спросил Кузька с такой живой уверенностью в голосе, словно не сомневался в этом.
Бахтуров сказал, что сейчас он приехал из Ростова, но во время революции ему действительно пришлось быть в Петрограде, нести караул в Смольном, где он и видел Владимира Ильича.
— На-ка, товарищ, может, поешь наших картошек, — предложил Кузька, протягивая ему на черной ладони две печеные картофелины.
Бахтуров с удовольствием принялся за картошку. Разговор завязался вокруг последних событий. Дядя Яков сказал, что во время митинга находился в задних рядах и недослышал, зачем требуют соединить все малые отряды в полки. Он попросил Бахтурова пояснить это.
Замечая, что все больше людей подходит к. костру, Бахтуров терпеливо втолковывал партизанам значение организованности.
— Товарищ Ленин учит нас, что вооруженный народ — непобедимая сила, — говорил он. — А что такое вооруженный народ? Это народ собранный, объединенный, спаянный, все свои силы собравший в кулак для единого мощного удара по врагу. — Тут он привел в пример известную притчу об отце, предложившем своим сыновьям переломить веник. Никто из сыновей не смог это сделать. Тогда отец разобрал веник и легко переломал его по прутьям. — Так и мы: если будем драться поодиночке — погибнем, — заключил Бахтуров.
— Правильно! — подхватил подошедший к огню Ивап Колыхайло, оставшийся в лагере из-за хромой лошади. — Правильно говорите, товарищ, если не соберемся все вместе, то пропадем.
— Какая сила по степи раскидана, — заговорил дядя Яков. — Кругом отряды, а организации нет. День деремся, два стоим, на третий соберутся генералы и порежут.
— И железная дисциплина нужна, — продолжал Бахтуров. — А то вот, скажем, к примеру, командир отряда, ну, какой-нибудь там Матюхов, получил приказ и не выполнил. А у высшего командования расчеты есть. Оно послало приказ и уверено в его выполнении. Матюхов же сделал по-своему. Он говорит: «А ну его совсем и с приказом! Куда тут выступать? Дождик идет, как бы мне бойцов не промочить. Они ж голые, босые». Вот он и товарищей своих подвел и себя подвел, не прикрыв фронт. Белые прорвались и разбили отряды. Можно ли терпеть это дальше? Нет, так продолжаться не может.
— Правильно, — сказал Иван Колыхайло. — Порядок нужен…
— И за что это люди на смерть идут? — подумал вслух Кузька.
— Каждый хорошей жизни хочет, — сказал Иван Колыхайло. — За этакое дело и погибнуть не страшно. Если за что другое…
— А ты, дядя, смерти боишься?
— Погибать-то кому охота… Посмотреть бы годов на двадцать вперед, как будут люди жить, тогда и умереть не жалко…
Бойцы замолчали. Над степью возник чистый, словно вымытый месяц. Явственнее стали видны фигуры приумолкших партизан. Вместе со свежестью поднимался, дымясь, легкий туман. На востоке протянулась сизоватая полоса. Приближался рассвет.
Партизаны, негромко переговариваясь, располагались на отдых. Вместе с ними прилег и Бахтуров. Он подвинулся ближе к догоравшему костру, пригрелся и почти сразу заснул…
Прошло несколько суток, как буденновский полк выступил на помощь мартыновцам, а о нем не было ни слуху ни духу. Партизаны волновались. Кто предполагал, что полк окружен и уничтожен противником, кто возражал, говорил, что полк ведет бой с появившимися в степях астраханскими казаками… Но вот как-то около полудня на горизонте, заволоченном маревом, показались желтые столбы пыли. Клубясь, пыль постепенно заполняла весь небосвод.
— Кадеты идут! — многоголосым криком пронеслось по становищу.
Партизаны сноровисто готовились к бою. Рыли окопы. Телеги ставили в вагенбурги[6], приспосабливая их к обороне. Артиллерия занимала огневые позиции.
А клубящаяся пыль все приближалась. Вскоре среди нее показалась какая-то черная масса. Потом послышался рев скота, скрип телег, конское ржанье и топот. Теперь простым глазом было видно, что из степи шел огромный обоз, а по обеим его сторонам ехали всадники.
— Наши! Наши! Ура! — закричали партизаны, женщины и дети.
Люди выбегали из окопов, перелезали телеги и бежали навстречу мартыновцам. Бабы несли ведра с водой. Там, где под красным значком ехали Ворошилов и Буденный, незнакомые люди целовались, обнимая друг друга. Бросали вверх шапки. Степь наполнялась шумом и говором…
Поставив свою лошадь на коновязи, Дерпа направился к табору, надеясь найти там кое-кого из товарищей. Тут навстречу ему попался Иван Колыхайло, тоже искавший приятеля. По просьбе кузнеца Дерпа рассказал ему, как произошло освобождение мартыновских партизан.
Всю ночь полк шел ускоренным маршем. На рассвете разведка обнаружила противника. Белые, никак не ожидавшие появления буденновской конницы, приняли ее за свою и жестоко поплатились за это. Бой длился целый день. Но, несмотря на настойчивые атаки партизан, казаки генерала Красильникова не отступали ни на шаг. Тогда Буденный решил нанести удар левым флангом. В это же время в тыл белым прорвалась пулеметная тачанка. Рискуя жизнью, пулеметчики под самым носом белых повернули тачанку и открыли огонь почти в упор. Это решило участь боя. Белые побежали.
— Эх, Иван! Ну и добрые донские кони! — говорил Дерпа. — Зайцу не угнаться. Мы как хватили за Кра-сильниковым — пятнадцать верст гнались полным галопом. И хоть бы что! Хоть снова скачи.
— Ну ладно, друг, пошли, — сказал кузнец. — Я тут для тебя поесть приготовил. Баранья нога. Смотри, как исхудал.
— Чего ж ты молчал! — обрадовался Дерпа. — А ну, пойдем! Я почти двое суток не ел… — И друзья, обнявшись, направились в лагерь.
На следующий вечер Ворошилов уезжал в Царицын. Перед отъездом он обещал Буденному придать для усиления полка Интернациональный эскадрон Дундича, сто тридцать верных революционных бойцов. А в ночь полки, поставив в середину обозы, двинулись к станции Куберле, куда стягивались все партизанские силы Сальской степи.
9
В палате слышались стоны, вскрики и лихорадочный бред тяжело раненных. Дундич сидел на койке Яноша Береная, молодого сильного парня, слывшего в эскадроне лучшим наездником. Янош Беренай был ранен в живот, но никто не мог оказать ему хирургической помощи. Полковой врач был контужен в последнем бою, а единственный фельдшер убит. И теперь Дундич мучительно думал, как все же облегчить страдания раненых.
Решение, как всегда, пришло неожиданно. Дундич поднялся с койки и направился к Буденному, заранее уверенный, что тот поддержит его.
За короткое время, проведенное Дундичем в буденновском полку, он заслужил общую любовь. Смелые налеты, захват пленных, рейды в самый стан белых создали ему репутацию находчивого и отчаянно-смелого командира. В последних боях под Царицыном, когда полк пробивался к еще впервые осажденному городу, Дундич с эскадроном обходил фланг войск генерала Фицхалаурова. В рассветном тумане наткнулись на огромную отару овец. Дундич мигом распорядился. С диким криком бойцы погнали овец на расположение белых. Те решили, что их атакуют. Ударили пулеметы. Загремели орудия. Но подгоняемые бичами овцы обезумело неслись вперед, поднимая сплошную тучу пыли. Белые бежали, бросив два орудия и пулеметы… Теперь, идя к Буденному, Дундич вспоминал это и думал, что затеваемое им смелое предприятие должно разрешиться так же удачно.
— Да, конечно, прямо сказать, задумано хорошо, но и риску много, — сказал Буденный, выслушав Дундича.
— Ну и что же, товарищ командир? Для такого дела можно рискнуть. Разрешите, пожалуйста, — попросил Дундич умоляющим голосом. — Янош Беренай ранен в живот, у Шандора нога перебита. Балог Калажвари — в грудь навылет.
— Знаю, все знаю… — Буденный в раздумье выбил на столе пальцами барабанную дробь.
Послышались шаги. В комнату вошел Бахтуров. Он остановился и из-под изогнутых бровей посмотрел на необычно взволнованное, покрасневшее лицо Дундича.
— Вот предлагает доктора достать, — сказал Буденный.
Бахтуров удивленно поднял брови.
— Доктора? — спросил он. — Какого доктора?
— К генералу Фицхалаурову хочет съездить. У него, говорит, лишние есть, — усмехнулся Буденный.
— Нет, я серьезно, товарищ военком, — горячо заговорил Дундич. — Я уже докладывал командиру полка. Белые разбиты, не знают, откуда нас ждать. Дивизионный лазарет стоял у них в Ремонтной… — И Дундич начал обстоятельно объяснять, как он думает похитить врача.
Бахтуров внимательно слушал Дундича, невольно отмечая в уме его успехи в русском произношении.
